В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду —
огромная оранжерея из железа и стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали все здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собою целой паутиной железных рам, в которые были вставлены стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало ее красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
Неточные совпадения
— Allons! — повторил князь и, надев тоже серую полевую шляпу, повел сначала в сад. Проходя
оранжереи и теплицы, княжна изъявила неподдельную радость, что самый маленький бутончик в розане распустился и что единственный на
огромном дереве померанец толстеет и наливается. В поле князь начал было рассказывать Калиновичу свои хозяйственные предположения, но княжна указала на летевшую вдали птичку и спросила...
Свиваясь и развиваясь в клубки, шипя и разворачиваясь, шаря и качая головами, по полу
оранжереи ползали
огромные змеи.
Второй раз он выстрелил по направлению
оранжереи, потому что оттуда среди небольших змеиных морд высунулась одна
огромная, оливковая и туловище выскочило прямо по направлению к нему.
Вверху бледно горел
огромной силы электрический шар, и от этого вся внутренность
оранжереи освещалась странным кинематографическим светом.
В самой
оранжерее, при виде гигантской зелени, растущей то широкими лопастями, то ланцетовидными длинными листьями, у Иосафа окончательно разбежались глаза, и в то время, как он так искренно предавался столь невинному занятию, почти забыв о своем деле, сам хозяин думал и помнил о нем, ходя по своему
огромному кабинету.
На даче он много возился с землей. Цветов и всей садовой искусственной красоты он не любил, но устроил хорошие парники и даже
оранжерею, где выращивал персики. Но со дня события он только раз заглянул в
оранжерею и поспешно ушел — было что-то милое, близкое в распаренном влажном воздухе и оттого особенно больное. И большую часть дня, когда не ездил в город, проводил в аллеях
огромного, в пятнадцать десятин парка, меряя их прямыми, твердыми шагами.
Тогда пальма принялась расти. И прежде посетители
оранжереи удивлялись ее
огромному росту, а она становилась с каждым месяцем выше и выше. Директор ботанического сада приписывал такой быстрый рост хорошему уходу и гордился знанием, с каким он устроил
оранжерею и вел свое дело.
Тропические растения в кадках, принесенные в
огромный зал из
оранжерей…
Изворовка была старинная барская усадьба — большая и когда-то роскошная, но теперь все в ней разрушалось. На
огромном доме крыша проржавела, штукатурка облупилась, службы разваливались. Великолепен был только сад — тенистый и заросший, с кирпичными развалинами
оранжерей и бань. Сам Изворов, Василий Васильевич, с утра до вечера пропадал в поле. Он был работник, хозяйничал усердно, но все, что вырабатывал с имения, проигрывал в карты.
Вид с крыльца превосходный: прямо перед вами расстилается широкая, усыпанная песком эспланада, края которой с необыкновенным вкусом убраны бесчисленным множеством цветов; левее эспланады видны
огромные и красивые
оранжереи, а прямо перед вами, с лишком на 120 сажен, тянется грандиозная липовая аллея,
огромные деревья которой ясно свидетельствуют об ее более чем полувековом существовании; в конце аллеи видны развалины большой каменной беседки, а далее, как зеркало, блестит
огромное озеро.
Между
оранжереями и восточной стеной сада лежит
огромный пустырь, в котором, кроме глуши и дичи, вы не встретите ровно ничего; где-то где торчит одиноко какое-нибудь жиденькое деревцо да куст можжевельника; посредине пустыря глубокий овраг. Тяжелое впечатление производит это как бы забытое всеми место сада, к которому, кажется, никогда и не прикасалась рука человеческая. Это так называемый «Страшный» или «Пантюшкин» сад, имеющий свою таинственную историю.